наедине с самим собой. Слишком уж пустым казался мне сейчас наш такой привычный двор, и колодец, и старенькая землянка — смотреть на них не было сил. Я забирался за самый Каратумсык, пускал овец пастись, а сам, опрокинувшись на спину, не отводил глаз от безмятежно голубого неба над Аршабаем. Какими прекрасными казались мне эти часы! Кругом ни звука! Разве что овцы похрустывают травой… Над самой моей головой в вышине крохотной точкой парит жаворонок. Я слушаю его песни. Запах земли, запах полыни, терпкий аромат курая и гулькайыра. Степной воздух бодрит, и постепенно исчезает грусть. Я испытываю непонятное мне самому наслаждение, хочу кричать и петь от восторга, переполняющего меня. И я пою. Радость, распирающая грудь, ищет просвета, и просветом этим становится песня. Песня, идущая из самой глубины сердца. Но и она не удовлетворяет меня. Тогда я принимаюсь за стихи… Если бы вы знали, сколько тетрадей исписал я! Но стихи не нравились мне. Иногда казалось, что и жаворонок, поющий в небе, и долина Аршабая, такая волшебная и томная в лунную ночь,— все в обиде на меня. Ведь то, что было в стихах, лишь слабое отражение красоты, царящей вокруг. Я не замечал, как овцы забирались в тальник и как заходило солнце. Вечером на подмогу приходил Тастан, реже — отец. Увидев меня размечтавшегося, скептически усмехался и ворчал что-то вроде, мол, не стать тебе человеком. А когда начинал собирать разбредшихся овец, и вовсе ругался. Тастану же моя рассеянность была безразлична, как и все остальное, молча собирал отару и гнал домой. Прошел месяц со дня женитьбы Тастана. Но ничего, казалось, не изменилось в его жизни. После тоя мы поставили молодым отдельную четырехкрылую юрту, и они жили там. С женой Тастан был сух, почти не говорил с ней, вел себя так, будто ее и рядом не было. Я жалел ее и чего-то страшился. Мне хотелось, чтобы она почувствовала тепло и уют в нашей семье, а вместо этого ее постоянно окружал холодок. Лишь изредка, ловя ее по-детски непосредственный смех, я радовался вместе с нею и испытывал такое облегчение, будто с души у меня сняли камень. Но как это редко случалось! Салтанат оказалась такой, как я и предполагал. Она сразу включилась в домашние хлопоты. Мать поначалу пыталась отговаривать ее: «Ойбай, светик мой, я и сама управлюсь. Домашние дела такие — они никогда не кончаются. Успеешь наработаться». Но Салтанат не просто было отговорить. «Ничего, апа, я и потом поработаю, и сейчас,— говорит она.— Как же мне без дела?

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45