колени и начал гладить ее по волосам. Подушка у нее под головой насквозь промокла от пота. Салтанат не проронила больше ни слова, не пошевельнулась. Губы ее были полуоткрытыми, она со всхлипами всасывала в себя воздух.   * * * Через неделю после ее похорон я уезжал в армию. В доме стояла тягостная тишина. Горе, свалившееся на нас, особенно сказалось на матери. Она будто состарилась лет на десять. Когда наступил день моего отъезда, запричитала в голос: «Умру, умру я, не увижу тебя…» Тастан был с отарой. Он не провожал меня. Весть о смерти Салтанат он перенес молча. Да и вообще замкнулся в себе. Молча уходил в степь и так же молча возвращался. Даже с отцом ни разу не перемолвился словом. Шелковые кисточки, оставленные Салтанат, я отдал Тастану в день похорон. Он молча сунул их в нагрудный карман. Дрогнули и сошлись на переносье его густые брови, а губы заметно потянуло судорогой, отчего показалось, что он усмехается криво и виновато. Мать немного проводила меня. Она, возможно, пошла бы и дальше, если бы не отец. — Иди, иди домой,— сказал он.— Нечего зря парня расстраивать. Я ехал на гнедом, отец на своем рыжем. Дорога на станцию пересекала Каратумсык, на самой вершине сопки была могила Салтанат. В прошлом году на этом месте я сидел на камне и слушал, как Салтанат, бродя среди цветов, пела «Гаухар тас». Кто мог подумать тогда, что черный камень на сопке станет могильной плитой? И вот теперь я ехал сюда, чтобы попрощаться с моей женеше. Еще издали я заметил на вершине рядом с могилкой что-то темное — не то овцу, не то беркута. — Коке, что это? — Где? — На могиле. Отец поднес руку ко лбу, пригляделся. — Беркут, наверно. Будь он неладен, могильник, конечно. Мы пришпорили коней. Птица не обращала на нас ни малейшего внимания, сидела неподвижно. Мы подъезжали все ближе и ближе. Теперь я понимал, что темный предмет — не беркут, а человек, и человек этот — Тастан. Он должен был ждать меня по ту сторону Каратумсыка и сопровождать потом до Арыси. Трудно передать, что я почувствовал, узнав его. И его согбенная, будто постаревшая фигура, и большие руки, бессильно брошенные на колени, и склоненная голова были полны такой жестокой тоски и страдания, что у меня невольно

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45