родной земли, где курились костры еще дедов и прадедов, где по ночам бродят их духи, охраняя тебя от всяких напастей. Душевная мука ссутулила широкие плечи джигита, задернула дымкой боли его взгляд. Бешенство, замешенное теперь на этой боли, взрывалось в нем с двойной силой, и беда тому, кто попадался в такой момент на его пути,— рука Укитая была точно свинцом налита. Целый день он метался с камчой от одного к другому, подталкивал, подгонял, материл. — Скорее, скорее,— слышался отовсюду его голос. — Мы отстанем от каравана. Шевелитесь… Эй, сопливый, ты чего встал как пень? Выводи жеребцов! — последнее относилось к Тунгышу.  Тунгыш и теперь еще помнил, как он вымотался в этот день. Последние силенки оставляли его, но он даже обмолвиться не смел об усталости, боясь наскочить на плеть Укитая. Помнил, как, пошатываясь, глотая слезы, пошел к сараю, как распахнул тяжелые двери, как застоявшиеся лошади, почуяв свободу, лавой хлынули наружу, едва не сбив его с ног. Топот стоял оглушительный. Но и сквозь этот топот он услышал такой знакомый, до судороги родной голос матери. Она произносила его имя. Маленькая, жалкая в своем нищенском одеянии, с выбившимися из-под платка волосами, она кланялась чужим людям, заискивающе заглядывала в глаза. — Уважаемые, скажите… мой Тунгыш… Где-то здесь мой Тунгыш… Наверное, никогда, ни до, ни после, так не мчался Тунгыш — куда только девалась усталость! Не ноги несли его. Толкало к матери все выстраданное и пережитое за этот год, его подгоняло к ней недетское горе тоски и одиночества, как плеть, постоянно занесенная над головой. — Апа-а! Апа-а! От нее пахнуло черствыми лепешками, кислым молоком и домом — это был запах свободы. — Жеребенок мой! Солнышко! Кровиночка моя! Зернышко! Ты жив, моя радость?.. Вот и свиделись!.. Мать плакала в голос, кривился и дрожал ее подбородок, слезы катились к ложбинке у крыльев носа и, срываясь, падали ему на лицо, теплые, пощипывающие. Он спешил, он захлебывался словами — ему так много надо было сказать. Он терся лицом о ее мягкую грудь, вдыхал ее милый запах и кричал, кричал, кричал:

• Апа-а, апа-а… я соскучился… я не могу тут больше… забери меня… они меня бьют… я боюсь… забери меня… не оставляй тут… апа-а-а!..

Милая, прекрасная моя мама, много раз потом думал Молчун. Если бы она лишь предположила, что я устрою ей такое, наверное,

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53