глядел на старика перед собой и сквозь морщины, густо опутавшие лоб и щеки, различал молодое гордое лицо своего давнего заступника. Воспоминание мгновенно высветило тот далекий день, когда Тунгыш увидел перед собой этого человека и человек сказал ему: спасайся, уходи! Как же он мог забыть об этом? Тунгыш почувствовал, что глаза его наполняются слезами, и, уже не в силах сдерживать себя, он, как в детстве, крикнул: «Агатай!» — и упал на плечо Омекея. — Прости, прости меня,— повторял он, будто и впрямь был виноват перед этим стариком. — Это ты меня прости,— как эхо, откликнулся Омекей. Потом они сидели в холодной лачужке и говорили о прожитых годах. Собственно, рассказывал Омекей, Тунгыш — слушал. Все, что было пережито с той минуты, когда он сбросил путы аманатства и ушел в темную степь, Молчун вместил в одну фразу: был нищим, теперь — могильщик. Но Омекею и не нужно было ничего объяснять. Холодом склепа несло не только от этой захудалой лачуги, но и от человека, который сидел перед ним. Больные, горячечно поблескивавшие глаза Тунгыша уже не принадлежали этому миру, они смотрели из мрака провалившихся глазниц, как два угасающих уголька. И, глядя в эти глаза, Омекей вдруг понял, в какую бездну отчаяния и бед, не ведая того сам, столкнул не повинного ни в чем человека одним своим необдуманно сказанным словом. Кричи, бейся головой об стену, плачь горючими слезами — так и умрешь клятвопреступником. Трепет и ужас одели сердце Омекея. Он рассказывал, как хитростью и лестью, силой и коварством Укитаю удалось-таки наконец сломить сына Шерали, подчинить его себе. Он добился славы и власти, достиг высот, о каких и не мечтал Доскей. Но, видно, и его подстерегала злая судьба. В один год оспа унесла всех сыновей волостного, засуха и голод ополовинили аул и косяки лошадей, закравшаяся в сердце болезнь подкосила самого Укитая. Тогда-то он и вспомнил о Тунгыше, вспомнил обо всем том зле, которое в необузданной ярости обрушил на маленькую семью копателя колодцев, и понял, что небо мстит ему. Он велел разыскать Тунгыша. Теперь он захотел сказать своему заложнику, что все в мире тлен и суета, что та борьба, которую он вел всю жизнь, не может принести ни счастья, ни простого удовлетворения. Да и в самом деле, для кого и для чего он дрался все эти годы, если теперь лишен даже тех, кто мог бы наследовать ему. Лишь прощения жаждал сейчас Укитай, обыкновенного человеческого прощения — иначе ему страшно было

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53