у кого-нибудь из вас дома, вы могли бы подумать, будто я нарочно пришел за помощью, выклянчиваю поддержку. Сболтнул бы посреди улицы — выглядел бы несерьезным болтливым мальчишкой. Я уже зрелый человек, аксакалы, размениваю третий десяток и совета у вас прошу под своей крышей, у отцовского очага… — Конечно, конечно,— вразнобой закивали стариковские бороды,— верно поступаешь! Мы подумаем. На самом почетном месте, выше других, возлежал на мятой подушке сухонький седой старичок. Он деловито отодвинул подушку и сел прямо, скрестив ноги, как для молитвы. — Если подсчитать,— заговорил он, вертя перед собой пустую пиалу,— ты ведь в каждом доме трудился. Значит, от каждого дома хотя бы по однолетку-жеребенку заработал. Ну, а уж по ягненку, думаю, люди не пожалеют тебе от каждого очага, если женишься. Ничего лишнего в твоих словах нет, все разумно. Мы передадим это другим, посмотрим, что они скажут. Как думаете, аксакалы? — Конечно, конечно… После этого как-то сама собой прекратилась беседа, смолкли шутки. Самовар еще не перестал гудеть, а от многочисленных кебисов, выстроившихся у порога, не осталось ни одного. Провожая гостей, Молдарасул пытливо вглядывался в лица, смотрел вслед уходящим. Как же он не замечал прежде этих вихляющихся походок, мутных глаз, неверных движений? Кого он собрал вокруг себя? Полно, в чем и когда они заменили ему отца и мать, сестер и братьев? Он только что благодарил нескольких старых бездельников за то, что не поскупились похоронить его родителей. Отчего же он забыл, как те же самые или похожие на них бездельники с большими деньгами и богатыми стадами загубили двоих трудолюбивых бедняков? Оттого и поторопились с почетом похоронить, что хотели поскорее заткнуть рты людям… Он долго еще сидел за низким столом. Не однажды оставался он в одиночестве под этой крышей, порой и с постели подняться не мог, болел. Но всякий раз его согревало желание поскорее вернуться к людям, которые — он в этом не сомневался — любили и жалели его. Никогда, никогда прежде он не чувствовал себя таким бесконечно одиноким, ни разу необъяснимая печаль не скреблась в его груди острыми кошачьими когтями. Он подвинул к себе чашу, взял лежавший в ней набухший от воды мешочек и с силой сжал его. Желтоватый напиток стал густо-коричневым. Молдарасул встал на колени, еще раз поболтал мешочек в жидкости, потом опять выжал, напрягшись всем телом. Когда раствор почернел, он поднял чашу к губам и осушил разом. Затем придвинулся к самовару, засучил
Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82