НА ОТШИБЕ

господин… — Что случилось, оборванец, говори скорей! — Ойбай, ваша Кыжымкуль… — Кыжымкуль? Где она? — Там… на сопке… на Караул-тобе. Одна-одинешенька, Сидит… Ее коровы почуяли, испугались… Я сюда прискакал… — О аллах, что говорит этот презренный! Почему она одна? — Не знаю, господин мой… — Коня! Быстро! Даулетбай с пастухом поскакали к сопке. За ними вслед ринулись еще несколько джигитов, услышавших разговор.                                                        * * * Кыжымкуль с необычайной отчетливостью помнила все, что случилось потом. Будто мало она перенесла страданий, прискакал отец с джигитами, ее схватили и поволокли, как животное на убой. Никто не хотел знать, никто не хотел слушать, что она невиновна. Все точно окаменели, оглохли в ответ на ее мольбы. Казалось, жестокостью к ней слуги пытались вернуть былой престиж господина, спешили доказать ему теперешними лихими ухватками преданность свою и готовность оберегать его честь. В юрте, куда ее швырнули, она увидела сноху, висящую над ней. Она не помнила, как доехала до аула, и теперь, придя в себя, не сразу поняла, где находится. — Тетушка,— позвала она,— тетушка, что это? Что с тобой? Она тронула сноху за ноги. Повешенная закачалась. Лицо ее было спокойно, косы натянули кожу лица, уголки губ — гримаса улыбки сделала лицо это не только спокойным, но даже радостным. Девушка, все еще не понимая, с трудом поднялась, вгляделась в лицо снохи. — Те-отушка-а! Она обхватила сноху за талию и закачалась с рыданиями из стороны в сторону. Верхняя опора юрты не выдержала тяжести, и обе, одна мертвая, другая — живая, рухнули на землю. — Очнулась, очнулась,— как сквозь войлок зашелестели голоса где-то в отдалении.                                                                  * * * Никто не горевал о смерти снохи. На следующий день к полудню в километрах трех от аула могильщики вырыли неглубокое и тесное смертное ложе и тело поспешно закопали в землю. В нарушение законов шариата, никому не разрешили голосить, когда выносили тело. У покойной остались дети — сын и дочь, мальчик, постарше, видя, как мать забрасывают землей, пронзительно заплакал: «Мама, моя мама!» Отчаяние ребенка на всех тяжело подействовало. Одна курносая баба из бедного аула запричитала: «О несправедливый аллах, несправедливый аллах!» Вслед за ней еще несколько женщин, беззвучно ронявших слезы в пыльную землю, крикнули: «Прощай! Прощай, бедняжка!», но тут же испуганно умолкли,

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82