мы же привыкли к ней. Давно привыкли, как наш хозяин умер. А браслет ты береги, не оголяй рук. Жизнь — она жизнь и есть, сегодня сытая, завтра голодная, а потом, глядишь, совсем богатая. Скоро мои дети подрастут, станут настоящими помощниками, и буду я прохаживаться среди них, моих голубков, важная-преважная. И разве не позабуду я тогда все былые нехватки и голодные дни? Покажется, что и не было и быть не могло такого. Кто посмеет тогда сказать обо мне, что я — та самая Кымка, которой вчера есть было нечего? Эй, Оспан, где Коспан? Зови его сюда. В ступе кукуруза размякла, пусть растолчет ее, да поскорее. Оспан, эй, Оспан, а ты сам-то где? Куда запропастились эти негодники? — Да вот же я, мама! – Сын сидел позади матери. — Ой, а я тебя потеряла, свет мой. Ступай, родной, кликни брата. А я пойду, попробую принести из аула айран, может, даст кто. Вечером в похлебку добавим.— Она поднялась с земляного пола, взяла ведро, вылила из него воду в казан.— Накажи Коспану, чтобы осторожнее толок, ни зернышка не обронил. А вы с Жамигой разожгите огонь в очаге — там, во дворе… Она вышла, быстрая, подвижная, излучающая добро и ласку. И не нужно ей ни золота, ни денег. Кыжымкуль застыла на месте с браслетом в руке. Она хотела позаботиться о приютившей ее семье, но слова о браслете, за который можно выручить неплохие деньги, повисли в воздухе, как бы не коснувшись ушей Кымки. Они вернулись к самой девушке и горячей волной стыда прошли по телу. * * * И все же это верно, что время — лучший лекарь. Стираются в памяти подробности мучительных событий, куда-то, на самое дно души, оседает недавняя тяжесть, не дававшая поднять головы. Кыжымкуль лечила свои раны будничными хлопотами и заботами, смертельно уставала за день, но радовалась, что может помочь вдове. Поначалу она все повторяла: «Разрешите мне уйти…», но Кымка так искренне сердилась, так негодовала, а личики детей становились такими огорченными, что девушка бросалась обнимать их всех, обещала не уходить никуда. Вот и первый снег выпал в краю, куда привела ее судьба. Не приходилось уже и думать, чтобы куда-то уйти. Правда, Кыжымкуль иногда возвращалась к этой мысли, но скорее для самооправдания. Ей начинало казаться, что дом этот всегда был ее домом, а эти будничные заботы — ее заботами. И как знать, возможно, до той поры, пока растают снега
Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82