Пусть хоть сегодня не знает о том, что ожидает ее завтра,— а вдруг аллах смилостивится и появится над ней хоть краешек распростертого благодатного крыла. Что поделаешь, придется ехать в свой аул, раз нигде тебя не ждут, нигде нет уголка, чтобы укрыться и отдохнуть. Будь что будет! Видно, так суждено. Он дал шенкеля. Конь, уставший за пять дней перехода, ускорил шаг, но потом вновь поплелся еле-еле. У ответвления дороги Молдарасул придержал поводья. — Вот мы и доехали, эта дорога ведет в наш аул. Видишь вон там домики и юрты? Кыжымкуль молчала, только вздохнула порывисто. Да и за всю дорогу она двух слов не сказала. Отчего она молчит? Ведь сама согласилась, он ее не насильно увез. О аллах, что она за человек? Конь двинулся дальше. Молдарасул припоминал дни, проведенные у дяди. Сколько вечеров провел он в домике Кымки, сидя рядом с  Кыжымкуль,  слушая и рассказывая, перекидываясь шутками. Но сказали они друг другу хоть единое слово? Все речи замирали, едва удалялась Кымка. Все шутки были адресованы ей, а она перебрасывала шутки эти от одного к другому. Да, да, все было именно так. У Кымки просил он согласия Кыжымкуль стать его женой. Через Кымку получил это согласие. А сама Кыжымкуль?.. Может быть, сердце ее холодно, как хвост змеи? Может быть, она возненавидела его, Молдарасула? Как же тогда быть дальше? Выходит, он грешен перед создателем, что истязает бедняжку, и без того раздавленную судьбой! Как знать, не села ли она на коня с чужим человеком лишь по настоянию Кымки, поддалась уговорам и сейчас жалеет, проклинает его в душе? Пока не поздно, не отвезти ли ее обратно и пусть живет как хочет. Несколько раз Молдарасул порывался сказать об этом вслух, но робость его сковывала, и он не произнес ни звука. К тому же какое-то смутное загадочное чувство будоражило душу, сдерживало накипавшие слова оправдания. Почему он должен оправдываться перед ней? В чем? Она сама согласилась идти за ним, сама сказала Кымке «да». И прощалась она с ними со всеми не оттого ли, что решилась добровольно их покинуть? Она молчит, отворачивается, но разве лучше было бы, если б она смотрела на него, не отводя глаз? Если б речи ее были смелы и развязны? Всем своим телом чувствовал он ее, сидящую на коне сзади него. Чувствовал, что она боится его, и поэтому сам становился смелее, увереннее, держался в седле прямо и гордо. 400;»>Но вот в какую-то минуту до слуха его донесся слабый и нежный стон. Он очнулся от своих мыслей, внимательнее огляделся вокруг. Звук повторился: это было похоже на женский плач. Плакала Кыжымкуль. Услышав тихие рыдания молодой жены, Молдарасул вконец растерялся. Казалось, сухая верблюжья колючка впилась в сердце, так остро его ранили эти стенания и слезы. Он тоже от робости молчал всю дорогу, но теперь повернул голову к Кыжымкуль и тихо спросил: — Отчего ты плачешь? — Я не поцеловала его даже… Велела унести в дом. Не поцеловала напрощанье. Наверно, он плачет… У этих двоих, что решились соединить свои жизни, ехали на одном коне в одну сторону, были разные волнения печали. А в сердце Молдарасула, который оставил позади пять дней долгого пути, боялся подъезжать к родному аулу и гадал, что ожидает его впереди, в сердце Молдарасула, печалившегося, не холодна ли к нему молодая жена, впилась еще одна острая колючка. Много у жизни тайн и неожиданных поворотов, которые человеку не под силу постичь до конца. При виде своих ровесников, ставших мужьями и отцами, он тоже мечтал о дне, когда, подобно всем людям, сумеет разжечь семейный очаг. Мечтал давно, однако дальше мечтаний дело не шло, и мечта старилась, тускнела с годами, превращалась в незаживающую саднящую рану. И вот нежданно-негаданно их стало двое там, где он так страдал и казнился совсем недавно один-одинешенек. Но когда это внезапно случилось, он не мог радоваться, сам не зная почему. Или происходит порой такое с человеком, что долгое ожидание чего-то радостного, насущно важного изнуряет душевные силы, вычерпывает до дна и уже не оставляет места для самой радости? Начинает казаться, что получено лишь принадлежащее тебе по праву, да и то с запозданием. То ли из-за этого, то ли потому, что не испытал он любовных волнений и мук, переходов от надежды к восторгам взаимного чувства — одним словом, всего того, что так сладостно и приятно для богачей и так изнуряюще дорого обходится бедняку, но Молдарасулу свадебная поездка с Кыжымкуль не казалась приятной или радостной. Исчезло ощущение волшебства, восторженного изумления, какое испытывал он в доме Кымки, сидя рядом с Кыжымкуль. Слова жены, прорвавшиеся сквозь рыдания, заставили его нахмуриться. Впервые за эти дни проснулась в нем бесконечная жалость к матери, разлученной со своим ребенком, но ведь женщина эта была его женой. Он вез ее к себе домой, думал о ней, а она в его близости страдала о

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82