— Ойбай! — заволновались женщины.— Ну, скорее, говори, за что просишь суюнши? Какую добрую весть принес? Пастушок подскакал так близко к Орынше и Гульжамал, что едва не сбил их обеих с ног. — Барибай едет! Слышишь, Орынша-женгей? Барибай-ага возвращается! Орынша, как стояла, так и рухнула на землю. Она рыдала, и в рыданиях этих было все: и обида на судьбу, подвергшую ее столь долгим и жестоким испытаниям, и благодарность этой же самой судьбе за то, что вняла наконец ее мольбам и слезам, вознаградила за все терзания, лишения, страхи… Плакали от радости и многие другие, и лишь Гульжамал словно окаменела. Мы же с Кулманом чувствовали себя, кажется, самыми счастливыми в этой толпе, потому что любили Гульжамал, жалели и ее, и ее сестренку, чуть не с четырех лет помогавшую матери по дому, и маленького братишку, рот которого стягивали бинтом, чтоб он не наедался разной дряни,— годовалого человека, который должен был усвоить, что именно когда дитя плачет — мать не разумеет. Мы были счастливы, иначе не скажешь! Орынша пришла в себя, схватила мальчонку, который, ухитрившись все же сдвинуть бинт, упоенно сосал кусок глины и был вымазан до неузнаваемости. — Солнышко мое! Верблюжоночек мой, жеребеночек! — причитала она, целуя грязное личико.— Отец наш жив! Отец домой едет,— понимаешь ли ты это? О аллах! Да на кого же ты похож! Приедет отец и скажет: «Что же это у моего батыра все лицо в глине?!» А что мы ему ответим? А? Бежим же скорее, умоемся и станем ждать папку. Эй, Гульжамал, скорее! Беги домой, умойся и Гульбахрам отмой добела, слышишь? Не жалей воду, бери сколько угодно… Она была как безумная, ничего не понимала, ничего не могла ответить поздравлявшим ее аульчанам, суетилась, носилась с места на место, пока наконец не побежала с мальчиком на руках к дому. Барибая встречала такая толпа, какой не было даже в день встречи нашей первой ласточки — учителя Сейду, приехавшего домой после госпиталя. Долгая болезнь Орынши, трое голодных ребят и то, главное, что в последнем письме Барибай писал «завтра вступаем в бой» и семь месяцев после того письма никаких известий вообще не было,— все это тревожило аульчан, заставляло строить самые печальные догадки. И вот уже можно было различить вдали, сквозь зыбящуюся пелену пыли, очертания арбы. Она стала спускаться в низину, и все бросились туда, а мы, ребята, конечно, первые. Бежала с нами и Гульжамал, волоча

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45