Женщину давно считали вдовой… Братья вскочили, засуетились, а Акзейнеп едва не потеряла сознание. Она стала соскальзывать с лавки на пол, и ее пришлось поддержать и отвести на койку. — Что хочешь — проси,— шептала она, ловя глазами пастушка,— что хочешь, кроме моей жизни, потому что я нужна детям и мужу. О аллах, благословляю тебя, благодарю, что дал мне дожить до этого дня… От волнения вся родня Нурали ушла, даже не простившись с покойным и его семьей. Казалось, она бежит из этого дома — дома скорби. Нет, это не было продиктовано эгоизмом, да никто этого и не подумал, никому и в голову не могло бы прийти, будто счастливые люди сразу позабыли о чужой беде. И все же… Все же что-то царапнуло людей по сердцам. Это же просто невероятно — все четверо братьев вернулись с войны живыми! Сколько радости выпало на долю одной семьи в то время, как сейчас отсюда, из этого осиротевшего дома, вынесут искореженное тело единственного мужчины. Отца. Никогда и ни в чем Барибай не уступал другим, и воевал он как герой. А вот жить обрубком не сумел — сам нашел свою смерть. И снова дом, который теперь уже стал, как до войны, домом четырех братьев, как бы сам собою отдалился ото всех других домов аула, снова между ними возникла какая-то невидимая стена отчуждения. Никто, кроме братьев и Акзейнеп, не побежал встречать возвращающегося из мертвых воина. Никто не плакал от радости. Люди так и остались стоять у завернутого в белое тела Барибая. Даже дети, всегда несущиеся впереди толпы, чтобы первыми увидеть отвоевавшегося солдата, и готовые, кажется, бежать ради этого до самого горизонта,— даже дети остались в доме и во дворе умершего. Так, может быть, все же в сердцах людей жило ими самими не осознаваемое чувство зависти? Кто знает! Зависть ведь бывает не только черной. Но если в одной семье четверо воевали и все четверо вернулись под отчий кров, а в другой погибает единственный мужчина,— как тут, в самом деле, не проснуться чувству зависти? Чужая радость не смягчает собственное горе. Нет, не смягчает. Быть может даже, она еще безжалостнее подчеркивает жестокость собственной судьбы. Слава, слава аллаху, что эти четверо остались живы, никому не было бы легче, погибни хоть один из них. Все это так. Но идти в тот счастливый дом никому не хотелось, а почему — этого люди не могли бы объяснить ни друг другу, ни самим

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45