же погибли!» А наш пастушонок громко хохочет и кричит: «Живы! Живы! Это все были ошибки! Все живы!» — и, вскочив на коня, несется к разъезду. Мы бежим следом — весь аул. Но до разъезда слишком далеко, ноги отяжелели и не слушаются, дыхания не хватает, а учитель Сейду знай покрикивает: «Быстрей, быстрей, не то они уедут обратно на фронт!» И мы бежим из последних сил, спотыкаемся, падаем от усталости, вскакиваем и вновь бежим, и нас сопровождает чей-то назойливый голос: «Не плачьте! Не плачьте!..» Знакомый голос. Знакомые слова. Ох, да это Орынша! Она бежит рядом с Сейду, и полы шинели ее мертвого мужа развеваются на ветру. А ноги ее босы. «Не плачьте! Не плачьте! — не устает выкрикивать она.— А ноги у меня не зябнут, не думайте, а сапог у меня нету, потому что безногим солдатам сапог не выдают: не на что обувать!..» От этих страшных слов становится зябко, хоть от непрерывного быстрого бега все мы вспотели. А разъезд все не приближается, его даже не видно. И тогда учитель Сейду оборачивается к бегущей толпе и говорит, что никакого разъезда здесь уже вообще нет, потому что позавчера его перенесли ближе к аулу, а мы просто не заметили и пробежали мимо. Надо скорее бежать обратно… И, как скученное стадо, мы повернули назад, но я и Кулман почему-то отстали от толпы, и тут нас нагнал на своей низенькой тележке Барибай. Он ехал так быстро, что, когда отталкивался от земли «рукой», которую ему соорудила Орынша, снежный вихрь поднимался кверху. «На тележке нам всем не уместиться,— сказал он,— так что садитесь-ка на мою спину, и мы всех обгоним, приедем на разъезд первыми…» Но мы пожалели Барибая — ему же будет тяжело! Тогда он сказал: «Эх, жаль, что я умер, не то вернулся бы сегодня в аул вместе со всеми… Не хотел умирать, да пришлось — семью пожалел…» — и беззвучно заплакал. Мы приближались к разъезду, когда увидели бредущих навстречу коров. Восемь штук. Именно тех, которые в свое время были отправлены на фронт. Какое счастье, что и они вернулись домой! Но тут ко мне подошла наша Рыжая и спрашивает: «А где мой теленочек? Куда вы его дели?» Откуда ни возьмись появляется мама и говорит: «Но он же еще при тебе умер. Вспомни…» И голос у мамы такой, будто бы она оправдывается перед Рыжей. «Он-то умер, но водь шкурка осталась! — возражает корова.—

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45