плечо скатилась теплая слеза,— мама плакала, сама того не замечая. — Наверное, теленок не умер бы, если бы папа был дома,— сказал я. — Конечно. Конечно, папа отыскал бы Рыжую, убил бы волка и спас теленка…— Она тихонько, по-детски, всхлипнула и отвернулась от меня. Плечи ее мелко вздрагивали, она беззвучно плакала, и мне тоже хотелось плакать от жалости к ней, к папе, к погибшему теленку и обманутой Рыжей, к моей сестре, мерно посапывающей за занавеской,— ко всем и ко всему… Так и прошла эта долгая, тягостная ночь. Быстро затолкав в холщовую сумку книжки и тетрадки, с которыми я готов был навсегда расстаться, я распахнул дверь. — Эй! — крикнула мне вслед Еркинай.— Не вздумай скользить по льду! — Ладно,— отозвался я, поняв, что ее заботит. Ведь, все трое, мы носили одну и ту же пару сапог, и их следовало беречь пуще глаза. А о ледяные дорожки подметки мигом стесываются. Сапоги у нас были сорок первого размера, даже мама и Еркинай в них утопали, а уж я-то и вовсе. Но слава аллаху, что хоть такие были, не то вообще не в чем бы выйти из дому — ни за льдом, ни за топливом, ни в школу… Как и прежде бывало, я зашел по дороге за Кулманом. Этому бедняге было куда хуже, чем мне: одежка совсем ветхая, сапоги рваные, шапка похожа на облезлую кошку… Матери Кулмана дома не было — еще вчера вечером ушла в соседний колхоз и там заночевала. В доме — шаром покати! Пусто, голо, холодно… Девятилетняя сестренка Кулмана Зергуль на корточках сидела у очага, тщетно пытаясь раздуть пламя. Девочка пыхтела, сопела, но кизяк никак не разгорался, угольки от урючного сука только дымили, затянутые плотной пленкой пепла. Наконец Зергуль набрала в легкие побольше воздуха и так дунула, что зола вырвалась из печки прямо в лицо девочки. Зергуль закашлялась, отскочила в сторону. — Чем попусту пыхтеть, подожгла бы бумагу,— строго заметил Кулман. — А где я ее возьму? — плаксивым голоском отозвалась Зергуль и, стуча от холода зубами, вновь опустилась на корточки перед печкой. — Ладно, пусти, я сам попробую. Дай спички… — Нету у меня спичек… Я быстро открыл портфель, вырвал из какой-то тетрадки страничку, прислонил к едва тлеющему угольку. — Ну, теперь давай вдвоем дуть,— сказал я девочке. style=»font-weight: 400;»>— Вдвоем? — удивилась она.— А зачем? — Затем, что иначе и эта бумажка зря истлеет. Мы дули так усиленно, что у меня даже голова закружилась, а Кулман забеспокоился. — Глядите последний уголек не задуйте,— сказал он,— а то придется Зергуль о холодную печку греться, пока мать заявится. Но бумажка, к счастью, вспыхнула, загорелся и кизяк, и Зергуль от радости захлопала в ладоши. Лицо ее было в пепле и саже, в больших глазах прыгали отблески огня. Это утреннее растапливание очага стало для каждого дома в нашем ауле чуть ли не священнодействием, и все жили в страхе, что за ночь угольки от вечерней топки вовсе угаснут и их не удастся вернуть к жизни. Кулман был уже одет — ждал меня. — Пошли, что ли? — Он взял свою сумку. — Ты ж еще не поел,— сказал я и тут же пожалел о своих словах.— У вас есть хлеб? — Нет! — звонко отозвалась Зергуль. Голос ее прозвучал так, будто хлеба в доме сколько угодно и она просто решила пошутить. А Кулман мне вообще не ответил. Но от порога обратился к сестренке: — Возьмешь в ящике кукурузу, там немножко осталось. Пожаришь и поешь. Ясно? Девочка ничего не ответила. — Ты меня слышала? — строго спросил Кулман. — Да… Только мама заругается… — Не бойся,— сказал Кулман.— А если что — скажешь мне. — Ладно,— согласилась Зергуль.— Я и тебе принесу, в школу. — Нет! Сиди дома, не то замерзнешь. — Слушай, Кулман,— вмешался я,— пусть Зергуль лучше к нам пойдет.— Я хотел сказать, что мама хоть чем-нибудь, но накормит девочку, только боялся обидеть Кулмана. Однако он и сам понял. И упрямо сказал: — Не надо! Пусть дома сидит. Он с гордостью отверг мое предложение. С гордостью и достоинством. И, зная его непреклонный нрав, я не стал настаивать. Мы молча дошли до школы. Я видел — Кулман расстроен. Я не понимал, как это их мать могла уйти, оставив их без еды в холодном доме. Впрочем… Это ведь не мать была, а мачеха. А мать Кулмана и Зергуль давно умерла — они были совсем маленькими. Болела-болела и однажды ночью тихо умерла. А отец, выждав год, предусмотренный мусульманским обычаем, женился на вдове
Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45