с его отцом. Куда-а там, станут они мои речи слушать. «Сын ваш участвовал в драке? Участвовал. Дал письменное признание? Дал. Так чего вы от нас хотите?» Оба твердили так, будто попугаи, сговорились, ясное дело. – Сволочи! — разозлился Айторе. – Такие вот, честь преступившие, совестью ноги утирают! О, сколько их землю топчет. Насмотрелся я за свою жизнь на таких мерзавцев, сестра моя… Кстати, вы, похоже, моложе меня и, надеюсь, не обидитесь, если я стану называть вас, как принято у казахов, «сестра»? Только что плакавшая Зейнеп убрала платок от глаз и рассмеялась. Старая рана давно, конечно, затянулась, и хоть порой вызывала слезы, но так же легко они уступали место смеху. – Как тут не вспомнить присловье старика, который называл другого тестем. Господи, какая я вам сестра! Называть так седую женщину… по-моему, это так же глупо, как седлать корову. – Да-а, неловко получается, я столько времени у вас сижу, хлеб–соль ем за вашим столом, а до сих пор не догадался спросить ваше имя. Как же вас зовут, сестра? — Айторе, шутя, нарочно подчеркнул последнее слово. – Зовут меня Зейнеп. Но все называют «аже». Так звали одну из бабушек нашего рода. Вам ли не знать, что у нас, у казахов, не принято называть старших женщин по имени, а если у младших имя звучит так же, тогда вообще пиши пропало. Вот один из моих старших братьев дал мне имя старшей в роду, Зейнеп, значит, чтобы весь аул замолкал, прежде чем назвать меня по имени. Только недолго он этим забавлялся, одна из находчивых моих женге стала меня называть «аже», то есть, «бабушка», и всем было понятно, что меня зовут Зейнеп. Так и пошло: «аже» да «аже». Так что я с младенчества бабушкой стала, меня всю жизнь звали так, а вы хотите сестрою называть! Видимо, саму Зейнеп забавляла эта история с ее именем и, рассказывая об этом, она сделалась беспечной и веселой, словно не было у нее никаких забот и небо над ней всегда было теплым и безоблачным. Айторе с удивлением обнаружил, что вот это состояние буквально преобразило ее, сделало лицо Зейнеп милым, привлекательным и он подумал, что такие моменты в ее жизни были очень и очень редки. Зейнеп пригубила остывшего чаю и умолкла, глядя в пиалу, будто там, на ее дне, отражалась вся прожитая жизнь. У этой женщины, похоже, в жизни было гораздо больше грустного, чем радостей, больше труда, чем

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52