будто попрощался с ним, и уже шагнул было за порог, как Зейнеп вдруг поспешно спросила: – Вы не рассказали вон о том штыре, — она указала на него, Айторе поспешно развернулся лицом к Зейнеп. – А–а, это долгая история, — сказал и с удовольствием расхохотался. – Чтобы ее всю рассказать, я должен отстать от самолета. А если в двух словах, — на этом штыре моя жена хотела повеситься из ревности. – О господи! Неужели за вами и такое водится? – О–о! Еще как водится! – А я посчитала вас не таким, вы мне даже понравились, а, оказывается, вы бабник?! – Ну… не совсем так. Вот мы с вами, к примеру, вон сколько сидели разговаривали, я даже выпил у вас. Будь жива моя жена, она бы непременно решила повеситься. Как, вы бы одобрили ее? – Упаси аллах! Из–за этого — вешаться?! – Вот видите! И та история была похожа на эту. Возвращаюсь я как-то с работы, смотрю, на обочине сидит женщина с ребенком на руках и горько рыдает. Расспросил, в чем дело. Симпатичная, лет тридцати, русская женщина. Не работала, сидела только с детьми, муж кормил. Была уверена в нем, верила в него, как в Бога, а он однажды возьми да брось ее с тремя детьми. Младшему всего пять месяцев было, грудной еще. Намыкалась бедняга, чуть попрошайничать не пошла. И вот получила телеграмму из Магадана: мать умерла, — Айторе мельком глянул на часы, — лететь — не на что, детей оставить тоже не на кого. Она вышла на улицу и заревела от злости на свою беспомощность. Я дал ей денег. Не хотела брать, но я всучил ей. Сказал — взаймы. Даже расписку взял, чтобы не унижать ее достоинство. Билетов нет. Только в аэропорту, за два часа до вылета. И вот что интересно, — фыркнул весело Айторе. – Как раз на то время, когда надо было покупать билеты этой женщине, меня вызывали в ЦК по поводу повышения в должности. То есть я должен был выбирать: или оставить эту несчастную одну или отложить визит в ЦК. Я выбрал последнее. Поехал в аэропорт, ругался, доказывал, но достал им билеты, посадил в самолет. Потом поехал туда, где она живет, накормил ее детей. И пока она вернулась, сидел с ними. – А потом? – А потом она приехала. Благодарила со слезами. – Потом? 400;»>– А что потом? Видимо, кто–то нарочно рассказал эту историю моей жене. Та в слезы. Вот тогда она и решила повеситься, вбила кол, стала завязывать веревку. – А что дальше было? С той русской женщиной? – Василисой звали ее. Помог устроиться на работу. Она была мне так благодарна, что обещала свечку поставить. – Конечно… как же иначе. А чем кончилось? – Мы уехали… После случая с нашим сыном. – А… в этот приезд вы дали ей знать о себе? – Дал, но оказалось, она умерла в прошлом году. – Мир ее праху, — растерянно прошептала Зейнеп. – Так повышение мое и ускользнуло, и жена чуть не повесилась. Начальство, сами же знаете, страшно не любит, когда к нему опаздывают, а тем более вовсе не являются. Я же говорил: как только я чего–то захочу, обязательно поперек дороги встает какая-нибудь напасть. Он кивнул на прощанье и стал спускаться по лестнице. Зейнеп осталась стоять в проеме открытой двери и глядела ему вслед. Только когда дверь внизу громко хлопнула, она встрепенулась, будто пришла в себя, и поспешно вернулась в квартиру. Там тотчас возникла мертвая тишина. Миг жизни, то ли сон, то ли явь, пролетел, переворошив ее мысли, чувства, словно посмеялся себе на утеху и бросил ее, как забаву на час. Зейнеп и до этого сколько раз оставалась одна. Неделями, месяцами была она одна–одинешенька в четырех стенах, но никогда так остро не ощущала своего одиночества и никогда на нее не давили так угнетающе заупокойная тишина, спутница одиночества. Нет, это был не сон, и сердце не умещалось в груди. Даже убрать посуду со стола не было сил. В ушах звучал приятный баритон Айторе, перед глазами стояло его спокойное лицо, светилась на нем легкая, добрая улыбка и слышался его смех… Капля теплая, упав в ее душу, росла, сердце то и дело сбивалось с ритма, колотясь то радостью, когда она вспоминала Айторе, то тяжело, когда она понимала, что он никогда не переступит порог этого дома и она больше не увидит его. «Господи, что это? — спрашивала она себя, не понимая, что с ней происходит. – Почему я раньше не чувствовала одиночества? Зачем мне вспоминать человека, которого я видела–то всего один раз? Какой–то проезжий, незнакомый мужчина, а у тебя дети, внуки. Какой позор! Это все блажь! Всего-то — бывший хозяин этой квартиры,

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52