по собаке, а может, сто не признаются в этом, но у нас в доме каждый по-вму тосковал по Каблану. И все знали это, но молчали. К середине лета Каблан вернулся. Отец привел его, и пес остановился у порога, чужой и взрослый — совсем рослый, какой-то насупленный. Он показался почему-то злым. Мы выскочили босиком навстречу, я хотел тут же оситься к нему. А он даже меня не удостоил вниманием хмуро смотрел, словно сквозь меня, в голубеющий горизонт. За эти месяцы в чужом доме шерсть его стала серой, как у волка, и, прежде мягкая, теперь напоминала проволоку. Круглые ласковые глаза стали треугольными, а в зрачке затаилась жестокость. И грудь стала шире и круглее, как у яка, а пасть мощными челюстями напоминала акулью. Все должно расти, изменяться свое детство и даже юношеский задор оставил Каблан в семи километрах от нас на джайляу Бектера…  Он стал псом, о котором мечтал отец.  Но мне-то был дорог тот Каблан — с детскими своими алостями и улыбкой в глазах… Что поделаешь: кутенок е остается навечно щенком. Все должно расти, изменяться и мужать, а потом стареть, и здесь уж ничего не поделаешь, не остановишь. Одно маленькое утешение оставлял я себе: те качества, что обрел младенец в колыбели, все равно остаются на всю жизнь. Наверное, где-нибудь»‘ глубине души и сохраняет Каблан эти любимые мною черточки… Вскоре подъехал и Бектер. — Друг, эта твоя собака…

Pages: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36