покосившихся низких труб голубой дым идет к небу пря мо-прямо, без малейших отклонений в сторону,— и каж дый голубой столб на мгновение скрывает сани от наблю дателя, пока не объявляются они у другого домика и пока очередной голубой столб вновь не скроет их… И все же картина эта, несмотря на красоту свою, по началу наводила страх на людей. Страх вызывали не сани, ночь напролет поскрипываю щие снегом и скользящие вокруг аула, ночь напролет взвихривающие снежную пыль полозьями,— нет, не сани и не лошадь, фыркающая в ночи на морозе; жуток был че ловек к санях, и не только он сам — все обстоятельства, связанные с его жизнью, с его характером, с его загадоч ной «службой». Невиданным и неслыханным явлением представала ежевечерняя картина взору аулчан. И созна ние, что кто-то в пору общего сна без устали объезжает и объезжает село,— это, посудите сами, насторожит лю бою; людям грезилось в ночи, что вершится некое таин ство, не подвластное ни человеку, ни самой природе, и многие просыпались в страхе. Многоопытные аксакалы и старые женщины пытались даже собраться вместе и внушить Демесииу: «Кончай, мол, ты такую службу — всех детей перепугал…» Но, хотя каждый день они и договаривались собраться в каком-ни-будь доме и Демесипа пригласить, не находилось в конеч ном счете даже человека, который осмелился бы пойти за ним. А Демесин тем временем все так же объезжал и объезжал еженощно аул. Особых происшествий не случалось страх, поселившийся было в сердцах, мало-помалу стал рассеиваться; реже стали собираться и «официальные» представители, которым вменили было переговоры с Демесином. Через три-четыре недели «официальные люди»» вовсе перестали собираться, и хлопоты с переговорами улеглись сами собой. А женщины и дети, покой которых и был, собственно, причиною предполагаемых переговоры с блаженным объездчиком, перестали пугаться ночных бдений Демесина; мало того — они с нетерпением и сами уже ждали его появления за аулом, немного в ту пору вы падало людям развлечений… И, кажется, многим прави лась каждодневная картина вылетающих в ясный зимний вечер саней, да и было ведь на что поглазеть: стремитель ный бег лошади в лучах заходящего солнца, серебристая пыль, взметающаяся позади упряжки, право же, вызывали восхищение. Даже самые ворчливые старики взяли себе за правило вечерними часами любоваться этой картиной. Тем более что этот почти сказочный выезд молчаливого бес сонного стража становился своего рода приметой села: слух легендой разлетался по округе. Из соседних колхозов стали даже специально заворачивать любопытные,