все резче, все рассеяннее и замкнутее на одному ему извест ных мыслях. Все чаще случалось, что оставлял он неза вершенной работу, уже почти сделанную, хотя поначалу довольно сносно зарабатывал свои трудодни. Люди вскоре попривыкли к неожиданным сменам его настроения, при терпелись к внезапным поворотам его мысли — хоть, быва ло, и вовсе чепуху начинал нести несусветную. Впрочем, людям что, если их впрямую не касается: посмеются, от несут па счет чудачеств, молодости-глупости, да и за будут. А глядь—молодость-то уж давно миновала, и поправить ничего нельзя, и с «чудачествами» мириться надо… Впрочем, странности Демесина были в общем-то не винны и служили разве что предметом удивления да пере судов. Как-то, перед войной еще, вывез он на базар три мешка пшеницы из своих запасов, а сбыв их, накупил с пуд конфет да и роздал ребятишкам. Часто ли на селе та кое бывало? Дети, естественно, потянулись к щедрости взрослого человека. Может, он себя на их месте помнил, принося каждый раз подарки, или свою обделенность во взрослой заботе возмещал? Кто в чужую душу заглянет… А только слух о его удивительной тороватости покатился и по соседним колхозам —кто ж из сорванцов не разинет рот, представляя себе такого доброго дядю… Доверие к Демесину, несмотря на его пугающее взрос лых одиночество, жило в детях аула до середины военных лет и оборвалось разом — вечером зимнего дня… В дома аула стучалось горе, много слез лилось по муж чинам что еще недавно уходили на неведомый фронт, а возвращались домой лишь именем своим в похоронке… Демесин тоже переживал эту черную печаль аула, надолго затаился в себе — его и не видно было; но однажды он, схватив ружье, взлетел па лошадь и наметом проскакал в степь. Перевалив через холм па пути, он начал палить в воздух, всполошил грохотом всех от мала до велика. Когда ему показалось, что наконец-то «отогнал врагов», суровый безумец вернулся в свою нахмуренную лачугу. А назавтра он снова раздаривал конфеты ребятишкам, которых собрал на равнине за аулом; хотя и с опаской после вчерашнего, но они пошли к нему. Удивив детей несказанной радостью — откуда только он добыл эти конфеты,— Демесии вдруг посерьезнел, сказав: — Теперь вы все… будьте немцы… в меня стреляйте — все! А я один сражаться буду… «Быть немцами» мальчишкам не хотелось, но игру они приняли, раз Демесин так захотел. Из-за сугробов они «обстреляли» Демесина снежками. Тот в