казаха, научившего этот аул первым материться по-руский. – Котовский есть, Шорс есть и Чапай есть. Но имена их уже использованы широко. Вот мы и взяли совершенно новое имя, которого невозможно встретить ни у кого. Вырастет ваш сын и будет блогадарен нам всем. – Но слишком зарубежное… – А что из того! Не надо замыкаться в узких национальных понятиях, а мыслить шире. Они же тоже заимствуют наши имена. –Какие? – Обратите внимание на немцев и англичан, куда не повернешься –повсюду имя Конрад. – Конрад? – Да, Конрад! Это наш общий род! – Конырат что ли? – А как же? Конырат! Отдаленные от нас страны уважая нас, вместо фамилии используют название нашего рода, а мы, какой стыд, хотим лежать замкнутыми! Они тоже народности, тоже государство. А Бонапарт является батыром целой страны. Услышат – обрадуется его потомство, а если нет, то будет благодарен нам его аруах /дух/! Сегодняшнее поколение усатого казаха логическими доводами одержал верх над всеми и сына Абдашима нарекли Бонапартом. Был справлен той, дав имя, сотворили молитву и имя было утверждено официально. Когда распространилась весть о том, что собирается жениться шестой сын Абдашима, то джигиты небольшого аула взбудоражились на миг. Взбудоражились не от того, что не видели до этого человека, собравшегося жениться или же не от того, что обрадовались как Бонапарт стал джигитом, просто радовались, ибо на тое их ожидала большая выпивка. Остались позади посылка гонцов, сватовства, ритуал мазания лиц друг другу мукой и так далее и тому подобное и был назначен конкретный день проведения тоя. Никто не занят безделием, у всех есть работа, поэтому надо было о дне свадьбы объявить людям заранее. Таким образом, было решено: Бонапарт привезет свою нареченную ровно через месяц. И когда до тоя оставалось ровно месяц, вдруг к вечеру все всполошились разом в доме у Абдашима. Зашушукались женьщины, прогнали ребятишек, собак же загнали по будкам. Пять-шесть аульных старикашек, которые обычно собирались по чрезвычайным обстоятельствам и видные четыре-пять мужчин явились во внутреннии покой Абдашима и совещались долго. – Беда! – проговорил вскоре Доржан, мужчина средних лет, выбрасывая щелчком с открытого окна папиросу, выкуренную наполовину. – Был несчастным с рождения, несчастье следует за ним до сих пор. – Позор! – заметил старик халфе закрывая глаза. – Теперь что скажем мы людям! –